Но она еще не отделалась от воспоминания о той гримасе преступного страха, которая в первый миг исказила его лицо. Этти была уверена, что это не просто испуг человека, пораженного неожиданностью.

— Что с вами? — спросила она. — Почему вы так испугались меня? О, Джон, если бы ваша совесть была чиста, вы не посмотрели бы на меня таким взглядом.

— Я думал о другом, и когда вы подкрались на ваших ножках…

— Нет, нет, Джон. — В ней вдруг шевельнулось подозрение. — Дайте-ка мне письмо, которое вы писали.

— Этти, я не могу исполнить вашей просьбы.

Подозрения девушки превратились в уверенность.

— Вы писали другой, — сказала она. — Я знаю, иначе вы не стали бы скрывать от меня письмо. Может, вы писали вашей жене? Я даже не знаю наверняка, что вы холосты. Ведь вас здесь никто не знает.

— Я не женат, Этти. Клянусь, вы для меня единственная женщина в мире!

Он даже побледнел от волнения.

— Так почему же, — спросила она, — почему вы не хотите показать мне письмо?

Он посмотрел на нее нежно и она не могла не поверить ему.

— Милая, — ответил он, — я дал клятву не показывать его, и, как не нарушил бы слова, данного вам, так сдержу и обещание, взятое с меня другими. Дело касается ложи, и это тайна даже от вас. Если я испугался прикосновения вашей руки, неужели вы не понимаете почему? Ведь это могла быть и рука врага.

Он привлек ее к себе, и поцелуи окончательно разогнали ее сомнения и страхи.

— Сядьте рядом со мной. Конечно, странный это трон для королевы, но ваш бедный жених пока не может найти ничего лучшего. Полагаю, со временем он предложит вам что-нибудь более вас достойное. Ну, скажите, теперь вы снова спокойны? Да?

— Как могу я быть спокойна, Джон, когда в любой день могу услышать, что вас судят за убийство? Мак-Мердо — Чистильщик! Эти слова каждый раз пронзают мое сердце.

— Поверьте, дорогая, дело не так плохо, как вы думаете. Просто мы стараемся собственными средствами отстоять свои права.

Этти прижалась к нему.

— Бросьте их, Джон! Ради меня — бросьте!.. Я пришла просить вас об этом. О, Джон, видите, я умоляю вас на коленях!

Он поднял девушку и, прижав ее к своей груди, постарался успокоить.

— Право, дорогая, вы сами не знаете, чего просите. Могу ли я бросить начатое? Это было бы нарушением клятвы, изменой! Знай вы обстоятельства, в которых я нахожусь, вы бы не просили об этом. А потом — разве я могу бежать? Не думаете ли вы, что ложа так просто отпустит человека, посвященного во все ее тайны?

— Я уже все обдумала, Джон, и составила план. У отца есть деньги, ему надоел этот проклятый город. Мы вместе бежим в Филадельфию или в Нью-Йорк и спрячемся там.

Джон засмеялся.

— У ложи длинная рука! Она протянется отсюда и в Филадельфию и в Нью-Йорк.

— Ну, так уедем в Англию или Германию, на родину моего отца. Уедем, куда хотите, только бы очутиться подальше от этой Долины Ужаса!

Мак-Мердо вспомнил о Моррисе.

— Вот уже во второй раз при мне так ее называют, — сказал он. — Действительно, многие из вас придавлены страхом.

— О, Джон, все минуты нашей жизни омрачены. Может, вы думаете, что Болдуин простил? Он только боится вас, иначе — что было бы уже с вами! Если бы вы видели, какими глазами он смотрит на меня…

— Если я поймаю его на этом, ей-ей, я его проучу. Но поймите, моя маленькая, я не могу уехать, не могу — запомните раз и на всегда. Зато, если вы мне доверитесь, я найду хороший, честный выход их положения.

— Из такого положения не может быть честного выхода.

— Да, с вашей точки зрения. Но дайте мне шесть месяцев, и я, не стыдясь ничьих взглядов, смогу уйти из долины.

Девушка недоверчиво взглянула на него и улыбнулась.

— Шесть месяцев? — сказала она. — Вы обещаете?

— Ну, может быть семь или восемь… Во всяком случае, раньше чем через год мы отсюда не выберемся.

Больше Этти ничего не добилась. Но и это было уже что-то. Отдаленный свет несколько рассеивал мрак близкого будущего. Когда Этти вернулась домой, на душе у нее было легко — легче, чем когда-либо за время ее знакомства с Джоном.

Может быть потому, что Мак-Мердо сделался полноправным членом ложи и получал более подробные сведения, он вскоре выяснил, что деятельность Чистильщиков не ограничивалась долиной, а была гораздо обширнее и сложнее. Даже Мак-Гинти, видимо, не был осведомлен о ней полностью. Брат высшей ступени, именовавшийся областным делегатом и живший в Хобсоне, ведал многими отдельными ложами и самовластно распоряжался ими. Мак-Мердо только раз видел его — маленького седого человека, похожего на крысу, который не ходил, а скользил, исподтишка бросая взгляды направо и налево. Его звали Иванс Потт. Сам мастер триста сорок первой ложи явно испытывал по отношению к этому человеку что-то вроде страха.

Однажды Скэнлен, живший в одном доме с Мак-Мердо, получил от Мак-Гинти письмо, к которому была приложена записка Иванса Потта. Потт сообщал главе ложи Вермиссы, что он присылает к нему двух хороших ребят, Лоулера и Эндрюса, которым предстоит поработать в окрестностях города. Он, Потт, считает благоразумным не объяснять подробностей дела. Не потрудиться ли мастер хорошенько спрятать их до того времени, когда им пора будет действовать? И Мак-Гинти просил Скэнлена и Мак-Мердо приютить у себя приезжих.

В тот же вечер явились Лоулер и Эндрюс каждый со своим дорожным мешком. Лоулер, человек пожилой и замкнутый, был одет в черный сюртук и мягкую фетровую шляпу. Седая растрепанная борода делала его похожим на странствующего священника. Второй, Эндрюс, почти еще мальчик, с открытым лицом и развязными манерами, казался школьником, который наслаждается каникулами и боится истратить даром хоть одну минуту приятного времени. Оба они не пили ничего спиртного и в общем вели себя вполне примерно. Впрочем, они более или менее охотно рассказывали о своих прошлых поручениях. Лоулер выполнял их четырнадцать, Эндрюс — три. Лишь о том, что им предстояло, они помалкивали.

— Нас выбрали пятому что ни я, ни этот мальчик не пьем, — только и сказал Лоулер. — Значит, ничего лишнего не сболтнем.

— Всем нам одинаково близко дело, ответил ему Сканлейн.

Все четверо усаживались за ужин.

— Верно. И мы охотно потолкуем о том, как был убит Чарли Уильямс или Саймон Берд, или еще кто-нибудь.

— В окрестностях живет около полдюжины людей, с которыми я не прочь свести счеты, — с гневом произнес Мак-Мердо. — Не собираетесь ли вы побывать у Джека Нокса из Ирландии? Я с удовольствием услыхал бы, что он получил должное.

— Нет, нас занимает не он.

— Может, Герман Штраус?

— И не он.

— Ну, мы не настаиваем. Тайна есть тайна. Просто мы хотели бы помочь вам.

Лоулер с улыбкой покачал головой.

Однако Скэнлен и Мак-Мердо решили присутствовать при «потехе», как они выражались.

Когда Мак-Мердо услыхал на лестнице тихие шаги, он разбудил Скенлена, оба быстро оделись. Наружная дверь была отворена, гости уже выскользнули из передней. Еще не рассвело, но при неверном свете уличных фонарей Мак-Мердо и его спутник разглядели две удаляющиеся фигуры и осторожно двинулись за ними.

Дом старой ирландки стоял на сомам краю города. Очень скоро Мак-Мердо и Скэнлен очутились в поле, неподалеку от перекрестка двух проселочных дорог. На перекрестке Лоулера и Эндрюса ждало еще трое приезжих братьев. Очевидно, предстояло важное дело. Братья направились к Вороньей горе, где находились шахты крупной компании. Ими ведал энергичный и бесстрашный директор, уроженец Новой Англии.

Светало. По черной тропинке шли шахтеры поодиночке и группами.

Мак-Мердо и Скэнлен смешались с потоком шахтеров, не теряя из виду приезжих братьев. Над землей висел густой туман. Вдруг откуда-то из тумана прозвучал резкий свисток. Это был сигнал: минут через пять-десять начнется спуск в шахту.

Когда Скэнлен и Мак-Мердо дошли до открытой площадки около шахты, там столпилось около сотни шахтеров. Ожидая спуска, они топала ногами и дули на пальцы; было очень холодно. Приезжие братья стояли в стороне. Скэнлен и Мак-Мердо взобрались на груду шлака поодаль. Из машинного вышел бородатый шотландец Мензис и снова засвистел в свисток: начинался спуск в шахту. В это мгновение откуда-то со стороны появился директор, высокий худощавый человек. Сделав несколько шагов, он заметил группу молчаливых и неподвижных людей. Они были в рабочей одежде и все в надвинутых на глаза шляпах. Должно быть, на секунду предчувствие смерти холодной рукой сжало сердце директора. Он чуть приметно вздрогнул.